– Доезжай, доезжай, – хихикнул человек с колбасой, – там, брат, такое происходит… не до протоколу таперича. У нас помощник начальника серебряную свадьбу справляет!
Машинист засвистел, тронул рычаг и, осторожно выглядывая в окошко, пополз к платформе. Вагоны дрогнули и остановились. Из всех окон глядели пораженные пассажиры. Главный кондуктор засвистел и вылез.
Фигура в красной фуражке, в расстегнутом кителе, багровая и радостная, растопырила руки и закричала:
– Ба! Неожиданная встреча! К-каво я вижу? Если меня не обманывает зрение… ик… Это Сусков, главный кондуктор, с которым я так дружил на станции Ржев-Пассажирский?! Братцы, радость, Сусков приехал со скорым поездом!
В ответ на крик багровые физиономии высунулись из окон станции и закричали:
– Ура! Сусков, давай его к нам!
Заиграла гармоника.
– Да, Сусков… – ответил ошеломленный обер, задыхаясь от спиртового запаху, – будьте добры нам протокол и потом жезл. Мы спешим…
– Ну вот… Пять лет с человеком не видался, и вот на тебе! Он спешит! Может быть, тебе скипетр еще дать? Свинья ты, Сусков, а не обер-кондуктор!.. Пойми, у меня радостный день. И не пущу… И не проси!.. Семафор на запор, и никаких! Раздавим по банке, вспомним старину… Проведемте, друзья, эту ночь веселей!..
– Товарищ десепе… что вы?.. Вы, извините, пьяны. Нам в Москву надо!
– Чудак, что ты там забыл, в Москве? Плюнь: жарища, пыль… Завтра приедешь… Мы рады живому человеку. Живем здесь в глуши. Рады свежему человеку…
– Да помилуйте, у меня пассажиры, что вы говорите?!
– Плюнь ты на них, делать им нечего, вот они и шляются по железным дорогам. Намедни проходит скорый… спрашиваю: куда вы? В Крым, отвечают… На тебе! Все люди как люди, а они в Крым!.. Пьянствовать, наверно, едут.
– Это кошмар! – кричали в окна вагонов. – Мы будем жаловаться в Совнарком!
– Ах… так? – сказала фигура и рассердилась. – Ябедничать? Кто сказал – жаловаться? Вы?
– Я сказал, – взвизгнула фигура в окне международного вагона, – вы у меня со службы полетите!
– Вы дурак из международного вагона, – круто отрезала фигура.
– Протокол! – кричали в жестком вагоне.
– Ах, протокол? Л-ладно. Ну, так будет же вам шиш вместо жезла, посмотрю, как вы уедете отсюда жаловаться. Пойдем, Вася! – прибавила фигура, обращаясь к подошедшему и совершенно пьяному весовщику в черной блузе, – пойдем, Васятка! Плюнь на них! Обижают нас московские столичные гости! Ну, так пусть они здесь посидят, простынут.
Фигура плюнула на платформу и растерла ногой, после чего платформа опустела. В вагонах стоял вой.
– Эй, эй! – кричал обер и свистел. – Кто тут есть трезвый на станции, покажись!
Маленькая босая фигурка вылезла откуда-то из-под колес и сказала:
– Я, дяденька, трезвый.
– Ты кто будешь?
– Я, дяденька, черешнями торгую на станции.
– Вот что, малый… ты, кажется, смышленый мальчуган, мы тебе двугривенный дадим. Сбегани-ка вперед посмотри, свободные там пути? Нам бы только отсюда выбраться.
– Да там, дяденька, как раз на вашем пути, паровоз стоит совершенно пьяный…
– То есть как?
Фигурка хихикнула и сказала:
– Да они, когда выпили, шутки ради в него вместо воды водки налили. Он стоит и свистить…
Обер и пассажиры окаменели и так остались на платформе. И неизвестно, удалось ли им уехать с этой станции.
Стрелочник кашлянул и вошел к начальству в комнату. Начальство помещалось за письменным столом.
– Здравствуйте, Адольф Ферапонтович, – сказал стрелочник вежливо.
– Чего тебе? – спросило начальство не менее вежливо.
– Я… видите ли, в фактическом браке состою, – вымолвил стрелочник и почему-то стыдливо улыбнулся.
Начальство брезгливо поглядело на стрелочника.
– Ты всегда производил на меня впечатление развратника, – заметило оно, – у тебя и рот чувственный.
Стрелочник окостенел. Помолчали.
– Я тебя не задерживаю, – продолжало начальство, – ты чего стоишь возле стола? Ежели ты пришел делиться грязными тайнами своей жизни, то они мне не интересны!
– Я? Извольте видеть… Я за билетиком пришел…
– За каким билетиком?
– Жене моей бесплатный билетик.
– Жене? Ты разве женат?
– Я ж докладаю… в фактическом браке.
– Хи-хи… Ты весельчак, как я на тебя погляжу. В каком же ты храме венчался?
– Да я в храме не венчался…
– Где регистрировались, уважаемый железнодорожник? – подчеркнуто сухо осведомилось начальство.
– Да я ж… Я не регистри… Я ж докладаю: в факти…
– Ну, видишь ли, друг, у тебя тогда не жена, а содержанка.
– То есть как…
– Очень просто. Подцепил, плутишка, какую-нибудь балерину, а теперь носится во все стороны. Дай ей, мол, бесплатный билет! Ловкач! Сегодня она бесплатный билет, а завтра она может автомобиль потребовать или моторную лодку. Или международный вагон! Она тебе в свинушнике ездить не станет все равно. Потом шляпку! А за шляпкой – чулки фильдеперсовые. Пропадешь ты, стрелочник, как собака под забором. Целковых триста она тебе в месяц обойдется. Да это еще на хороший конец, при режиме экономии, а то и все четыреста!
– Помилуйте! – воскликнул стрелочник с легким подвыванием в голосе. – Я сорок целковых получаю!
– Тем хуже. В долги влезешь, векселя начнешь писать. Ахнет она тебе счет от портнихи за платье целковых на сто восемьдесят. У тебя глаза пупом вылезут. Повертишься, повертишься и подмахнешь векселек. Срок придет, платить нечем, ты, конечно, в казино. Проиграешь сперва свои денежки, затем казенных тысяч пять, затем ключ французский гаечный, затем рожок, затем флаги зеленый и красный, затем фонарь, а в заключение – штаны. И сядешь ты на рельсы со своей плясуньей в чем мать родила. Ну, а потом, конечно, как полагается, тебя будут с треском судить. И закатают тебя, принимая во внимание, со строгой изоляцией. Так что годиков в пять не уберешь. Нет, стрелочник, брось. Она что, француженка, кокотка-то твоя?